В 2001 году, в конце мая, я приехала в Москву поработать в Государственном литературном архиве с документами С.П. Щипачёва. 29 мая побывала в главном Литературном музее России, которым руководила тогда легендарная Наталия Владимировна Шахалова. Я привезла ей от Лидии Александровны Худяковой, директора Объединённого музея писателей Урала, подарки и осмелилась спросить, поедут ли сотрудники музея завтра, в день поминовения Бориса Леонидовича Пастернака, в Переделкине и, может быть, возьмут меня с собой?
Сказали, что поедут, и меня пригласили. Поехали втроём: Наталия Владимировна, её заместитель по научной работе Елена Дмитриевна Михайлова и я.
Когда ехали по Москве, Наталия Владимировна остроумно комментировала московские достопримечательности: «Чеховский комод», стелу Зураба Церетели на Поклонной горе, отстроенное здание Государственной Думы.
Начался сильный дождь, а в Переделкине он стоял уже стеной и не прекратился даже к вечеру, когда мы возвращались.
В музее собралось так много почитателей поэта, что весь первый этаж был переполнен: люди очень тесно стояли и сидели на лестнице, ведущей на второй этаж.
Из открытых дверей небольшой комнаты звучала волшебная скрипка. Потом исполняли Шопена: пела молодая женщина, кто-то ей аккомпанировал на рояле.
Когда музыка затихла, Наталья Пастернак, заведующая музеем, поблагодарила гостей, пришедших почтить память поэта, и с сожалением посетовала на дождь: впервые в этот день невозможно было поклониться могиле Бориса Леонидовича.
Люди стали расходиться.
Наталия Владимировна попросила сотрудницу музея показать мне кабинет поэта. Поднималась по ступеням на второй этаж, с душевным трепетом касаясь перил, хотя понимала, что здесь был капитальный ремонт, а дача много лет пустовала после смерти Бориса Леонидовича. Говорят, её предлагали писателям, но никто не осмелился поселиться здесь. В конце 80-х на дачу Бориса Пастернака претендовал Чингиз Айтматов. Шла долгая бумажная работа, потом долгая реставрация…
В кабинете поэта всё оказалось так же, как в его стихах:
«Как обещало, не обманывая,
Проникло солнце утром рано
Косою полосой шафрановою
От занавеси до дивана…»
Занавес - шторы синие на окнах. Их купил когда-то очень давно, в 1948, сам поэт.
Всё увидела: и плащ габардиновый, и кепку, и сапоги. На правом сапоге - подошва значительно толще, чем на левом.
Поразил голый обшарпанный стол поэта: на нём – дешёвая лампа с пластмассовым кривобоким абажуром и больше ничего!
Единственным украшением кабинета был живописный автопортрет отца, художника Леонида Осиповича Пастернака.
Конторка. На стене, окантованные пожелтевшей бумагой, наброски отца к роману Льва Толстого «Воскресенье». На открытых книжных полках стояли иностранные издания в мягких переплётах с множеством закладок. Всё предельно аскетично!
Нас кто-то позвал, и мы спустились на первый этаж.
Гости сидели на веранде вокруг стола, занимавшего всё пространство. На столе скромная еда: отварной картофель, свежие огурцы, нарезка мяса и колбасы, вода в бутылках и водка. За столом очень тесно сидели не более 20-22 человек. Во главе - Андрей Вознесенский. Заговорили почему-то за поминальным столом не о Борисе Леонидовиче, а об Андрее Андреевиче. Говорили о его заслугах: благодаря ему дача стала музеем. Поэт сидел и молчал, только глаза его как-то совершенно беспомощно смотрели на всех.
Прекратил этот поток славословия поэт Константин Кедров. Он прочёл стихотворение, посвящённое музыке, подчеркнув особую любовь к ней Бориса Леонидовича. А потом сказал: «Мы сидим за одним столом с великим скрипачом современности Сергеем Стадлером». И он поклонился очень полному господину, сидевшему напротив меня.
В это время появилась Зоя Богуславская, её усадили рядом с мужем, и она всё внимание перевела на себя:
- Знаете, мы недавно с Андреем Андреевичем вернулись из Австрии, и в аэропорту произошёл совершенно особенный случай: Андрей Андреевич стоял в центре зала, я ненадолго отлучилась и, возвращаясь, вижу, что через весь зал к нему буквально летит какая-то девушка с листом белой бумаги.
- Это русский поэт Андрей Вознесенский?! Это поэт из России - Вознесенский?!
Я ей киваю: Да, это Андрей Вознесенский.
Девушка протягивает лист бумаги с распечаткой стихотворения Андрея Андреевича «Осень» и просит у него автограф.
Это стихотворение, - вдруг заявляет Зоя Борисовна, - Андрей Андреевич когда-то посвятил поэту Степану Щипачёву.
- А здесь директор музея Степана Щипачёва! - сказала Наталия Владимировна Шахалова.
Я смотрела на Вознесенского, и мне казалось, он что-то хочет спросить.
Никогда не забуду его круглые детские глаза!
Из Богдановича я взяла в поездку книгу стихов Андрея Вознесенского, наивно надеясь заполучить автограф поэта. Хорошо, что я не сделала этого за столом: он даже рук не доставал, сидел и не произнёс ни единого слова.
Зоя Борисовна многие годы самоотверженно помогала поэту бороться с неизлечимым недугом. Диагноз - болезнь Паркинсона, поставили Андрею Вознесенскому в тот год в Австрии.
Как странно и причудливо переплетаются невидимые нити событий и судеб.
30 мая 2010 года из открытых окон дома-музея Бориса Пастернака снова звучал Шопен. Дачи поэтов в Переделкине стоят рядом. Андрея Андреевича беспокоила эта музыка. Он умер через два дня, 1 июня.
Антонина Хлыстикова,
научный сотрудник Литературного музея Степана Щипачёва.
Город Богданович, Свердловская область.
Андрей Вознесенский
ОСЕНЬ
С. Щипачёву
Утиных крыльев переплеск.
И на тропинках заповедных
Последних паутинок блеск,
Последних спиц велосипедных.
И ты примеру их последуй,
Стучись проститься в дом последний.
В том доме женщина живет
И мужа к ужину не ждет.
Она откинет мне щеколду,
К тужурке припадет щекою,
Она, смеясь, протянет рот.
И вдруг, погаснув, все поймет -
Поймет осенний зов полей,
Полет семян, распад семей...
Озябшая и молодая,
Она подумает о том,
Что яблонька и та - с плодами,
Буренушка и та - с телком.
Что бродит жизнь в дубовых дуплах,
В полях, в домах, в лесах продутых,
Им - колоситься, токовать.
Ей - голосить и тосковать.
Как эти губы жарко шепчут:
"Зачем мне руки, груди, плечи?
К чему мне жить и печь топить
И на работу выходить?"
Ее я за плечи возьму -
Я сам не знаю, что к чему...
А за окошком в юном инее
Лежат поля из алюминия.
По ним - черны, по ним - седы,
До железнодорожной линии
Сужаясь, тянутся следы.
Текст по книге стихов Андрея Вознесенского «Антимиры»,
Молодая гвардия», 1964.
