Совершенно справедливы слова великого Гейне: чтобы понять поэта, надо посетить его родину.
Мы увидали Щипачи в самом начале лета, когда прямо в деревне цвели незабудки и гвоздички, которые называют там «Сон Девы Марии». Сходили на гору Воссиянскую. Попили воды из речки Полднёвки, всю ночь просидели у костра, а на рассвете увидели восходящее солнце над Серебряной Еланью.
Встретились и поговорили с жителями этой некогда многолюдной деревни и подружились с ними на долгие годы. Мы полюбили Щипачи. Имя поэта стало для нас дорогим. Чего стоил только один диалог из того далёкого теперь времени!
- Как вы до горы-то Воссиянской дошли? Туда и тропинки, поди уж, нет.
- Саша нас Судаков сводил.
- Какой это Саша?
- А вон там за рекой ходит.
- А… Балаёнок-то!
Балаёнок. Балай – это о нём читали мы на страницах «Берёзового сока». Хотели узнать о потомках тех, кто описан в автобиографической повести поэта. И вот он, живой Балаёнок! Смешливый, рыжий, предприимчивый сорокалетний мужик – Судаков Александр Степанович – был правнуком Балая - правнуком деревенского мельника – самой загадочной фигуры в жизни деревни того времени. Балай, как и большинство мельников в России, слыл колдуном, знатким человеком, знахарем.
Фотографии, сделанные в ту первую встречу в Щипачах, вошли в литературную экспозицию музея, а одна из них украсила форзац книги «Воспоминания о Степане Щипачёве», изданной в Москве в 1989г. издательством «Советский писатель».
На другое лето мы разыскали в Камышлове Антонину Савельевну Лагуткину. Она до сих пор живёт в доме по улице Свердлова, 97 (бывшей Шиповаловской), где у купцов – братьев Лагуткиных с 1914 по 1917гг. жил Степан Щипачёв. Антонине Савельевне мы показали наш альбом о Щипачах. Она поверила в нашу искреннюю заинтересованность, достала из шкатулки старые фотографии Лагуткиных и подарила их нам. Они долго пахли какими-то неведомыми духами.
Побывав в Щипачах, мы написали большое письмо В.Н. Щипачёвой, послали ей фотографии. Ответное её послание со снимками поэта, фотографиями его рабочего кабинета на даче в Переделкине, было для нас бесценным даром.
Из Москвы нам пришло и послание от художника Николая Воробьёва. Он оформлял книгу Степана Щипачёва «О Родине думаю». Мы получили эскиз обложки – первый вариант, который по понятным тогда причинам был отвергнут приёмной комиссией: патриархальный деревенский пейзаж был заменён на индустриальный, с высотными домами и строительными кранами.
Ответил нам и известный литературовед Валерий Дементьев, который много писал о Щипачёве, поблагодарил за фотографии – он «впервые воочию увидел родину поэта, хотя много о ней думал».
Каждая новая находка была для нас великой радостью. Кружок литературного краеведения в средней школе № 1 стал обретать известность. В краеведческом музее мы провели литературный вечер в день рождения поэта.
Ощутив всем сердцем свою причастность к судьбе и наследию Степана Щипачёва, я и мои ребята с горечью замечали отсутствие подобных чувств у тех людей, от кого по долгу службы зависело создание музея на родине поэта. Теперь я и сама знаю, как долог путь от сердечного порыва до воплощения идеи.
В Москве была создана комиссия по литературному наследию Степана Щипачёва и увековечению его памяти. Её рекомендации дошли и до Богдановича. Там, в Москве, этим занималась Валентина Николаевна Щипачёва. Было сделано главное: установлены мемориальная доска на доме поэта и памятник на Кунцевском кладбище, изданы книга «Воспоминания о Степане Щипачёве» и большой том «Избранных произведений» тиражом 200 тыс. экземпляров.
И у нас дело тронулось с места. Благодаря В.Н. Щипачёвой, краеведческий музей постоянно пополнялся новыми документами, фотографиями, книгами. Состоялась поездка секретаря ГК КПСС А.В. Котюха, а потом и заведующий музеем Т.В. Варкки в Москву к В.Н. Щипачёвой. В стране наступали перемены. Их не видел только тот, кто не хотел этого видеть. Публицистика того времени выполнила свою миссию. Общество стало думать об «отеческих гробах».
