Все так, все так.
Он жил, тот русский гений.
Слова легко слетали с губ и жгли.
…В тот день на войско Игорево тени
от солнца почерневшего легли.
Но князь желал испить шеломом Дону.
На красный стяг, на белую хоругвь
взглянул и стремя золотое тронул
еще на русском, на степном ветру.
Но не о князе я, а о поэте
ищу слова, как замысел велит.
Мне из двенадцатого века ветер
уже листок бумаги шевелит.
Ах, если б знать хоть что-нибудь! Какие
доспехи или платья он носил?
Молчит о нем колоколами Киев,
великий град на древней той Руси,
а знал немало о его юдоли:
где родился, в каком краю почил,
в каких палатах княжеских в застолье
медами, винами усы мочил.
Поэт, своим твореньем удивленный,
касался вещи трепетной строки.
о горькой славе, о щитах червлёных,
что ограждали русские полки;
о том, как туго стянутые луки
над степью стрелы сеяли дождём,
как проклял князь беспомощные руки,
уж разлучённый с боевым конём;
о той стене в Путивле перед валом,
где Ярославна, устремляя взгляд
к туманам юга, слезы проливала.
Те слезы в строчках и сейчас блестят.
Нам то печально, то светло над ними,
Но и они не помогают нам
узнать поэта истинное имя,
чтоб навсегда его отдать векам.
Ах, если б знать его! Иметь могла бы
иной и эта тема поворот.
Но не унес его в ладонях слабых
из своего младенчества народ.
Май 1974 г.
